| Надежда-Дедюхина | Дата: Суббота, 21.07.2012, 01:00 | Сообщение # 1 |
 Центр семейной культуры
Группа: Администраторы
Сообщений: 392
Награды: 19
Статус: Offline
| Тайна на три жизни
Почему я решилась на такой шаг? А все очень просто: женщина хочет иметь ребенка… Запомнилось, как однажды, попав в состав шефской комиссии в детский дом, я машинально погладила по голове одну стриженную девочку. Она резко остановилась на ходу. Ее взгляд сделался радостным и ждущим. Но еще более странным, чем это нечаянное ожидание, было другое: остальные дети как по команде выстроились в колонну. И я, пораженная этой очередью за лаской, наспех гладила головы, скользящие под моей ладонью.
И еще воспоминание, которому хотелось сопротивляться, как будто обидели, обманули меня. А было так: кумир моей юности, педагог, рассказал мне о привязавшемся к нему соседском мальчонке, сыне алкоголиков. Он хотел взять этого ребенка в свою семью, жена не разрешила. «Тебе своего сына мало?» - возмутилась она. Он не возразил жене. И потом я стала замечать, что за его благими порывами часто не следовало поступка. Это уже был характер, обративший для меня героя в антигероя. Дурманить людей пустыми надеждами подло.
А может быть, все дело в одиночестве? С тех пор, как умерли родители, оно стало особенно гнетущим. Мой муж никогда не обижал меня и даже, наверное, по-своему любил, но это была чужая душа. Мужчина и женщина под одной крышей – это еще не семья. Мы жили ровно, уважая друг друга, но не было тоски в разлуке и не сбивалось с ритма сердце перед семейным порогом. Он одобрил мое предложение взять ребенка. Почему? Может быть, надеялся, что это нас сблизит? Или по привычке соглашался со мной, сохраняя семейный лад?
В роно молодая женщина инспектор сказала, выслушав нас с мужем: «Вам что, нечем заполнить досуг?» И дала длинный список справок, которые мы должны были представить, чтобы претендовать на ребенка. Анализы мы сдавали, какие только существуют, чтобы представить доказательство здравого ума, нравственной и физической чистоты и крепости. Кроме того, надо было взять характеристику с места работы, а ее, как правило, выдают с указанием, куда она будет предоставлена. Вот и путай следы, как можешь, если хочешь сохранить тайну усыновления. Словом, когда берешь, барьеров достаточно. Зато, когда отдаешь ребенка, сведения требуются минимальные. А ведь если заглянуть в завтрашний день малыша, важна каждая подробность…
Теперь я уже и сама удивляюсь, какой трудный и длинный путь пройден от решения усыновить ребенка до его появления дома. Да и потом не стало легче. Препятствия вырастают неожиданно. Преодолевать их очень трудно, а ведь их могло и не быть, если бы тщательно была обдумана и организована система усыновления, где во главу угла было бы поставлено здоровье «отказного» ребенка. И оберегалось бы спокойствие и душевное равновесие усыновителей, не создавались бы лишние стрессы.
А стрессы эти следовали один за другим. Нужно было достоверно изображать «беременность», никто ведь не должен заподозрить, что ребенок не свой, в муках рожденный, а приемный. Разоблачение даже трудно себе представить… Мне было не легче, чем Штирлицу. А может, и труднее, потому что человек я открытый, все переживания на лице, словом, той тайны, за которую так часто мужчины любят женщин, во мне нет совершенно. Но была мысль: на карту поставлено будущее маленького человека, и только я могу из отверженных вернуть его в ряд обычных, как все, желанных, заботливо выношенных, чтобы встретили его на этом свете не косые и любопытные взгляды, а естественная радость и доброжелательность. Это был первый опыт лжи во имя спасения. Дальше лгать приходилось часто. О чем я?
Вот, например, о том, что сразу же после роддома в районной детской поликлинике, а затем во многих медицинских учреждениях, где приходилось показывать мою дочь (болячек хватало), задавали вопросы типа: на какой день вам принесли кормить ребенка, почему перестали кормить грудью, на какой день отпала пуповина, как протекала беременность и т.д., а затем подробно – о заболеваниях мужа и всех родственников. На основании моих россказней (всякий раз разных) врачи рисовали «древо жизни» моей первой дочурки, затем то же самое повторилось и со второй. На эти сведения врачи должны были опираться при диагностике, но я не могла дать им достоверную картину. Сказать, что ребенок приемный, не могла и промолчать не могла: мать ведь помнит о ребенке все.
Собрать такие сведения, конечно, непросто, зато это избавило бы приемную мать от постоянной парализующей напряженности в общении с лечащим врачом. О здоровье самого ребенка и членов его семьи должно быть известно все и достоверно. Сейчас же ни перед юристами роддомов, ни перед медперсоналом, принимающим «отказного» малыша, такая задача не ставится. И это иногда оборачивается трагедией, что случилось, например, с моей второй дочерью.
Да, наверное, тут пора сказать почему девочек у меня стало две?
Однажды я со старшей, годовалой Соней, пришла в детскую поликлинику. Там был «грудниковый» день, и все женщины держали на руках крохотных детишек. А моя Соня тогда уже ходила своими круглыми, как обод колеса, ножками и казалась мне очень взрослой и самостоятельной. И снова страстно захотелось прижать к себе легонькое живое существо.
Это был не только неутоленный инстинкт материнства, это был еще и страх за Соню, мою первую радость. Дело в том, что я сама была единственным ребенком в семье. Чувство одиночества пришло ко мне с детства, обострилось в юности, ускорило мое замужество, но не рассеялось с ним и стало до отчаяния тяжелым после смерти родителей.
Неужели и Соня когда-нибудь останется в этом мире совершенно одна? Устоит ли она, такая слабенькая, ведь родилась с внутриутробной дистрофией? Бедная моя Соня! Сравнивая ее с толстощекими румяными крепышами, я почему-то вспомнила ее мать, которую однажды мне показали. Сквозь глубокий выем халатика было видно, как плотно стянуты бинтами ее юные, налитые груди. Соня не знала вкуса материнского молока. Как сохранить, защитить мою девочку от этого чужого ей мира, в который она входит на своих неокрепших ножках? И почему с появлением детей появляется страх за них? Беды и трудности отступают, а страх не проходит никогда. Вот тогда-то я и задумала пройти все по второму кругу. Опять волнения дома и на работе, чтобы ребенок успел «родиться» к объявленному сроку. А моя младшенькая, Алинка, не спешила появляться на свет. Прошел уже почти месяц с тех пор, как ей назначено было родиться, а ее не было. Для всех знакомых и сослуживцев я «лежала на сохранении», на самом же деле жила у дальней родственницы, ежедневно объезжая по несколько роддомов в поисках ребенка. Наконец, мне сообщили, что есть две девочки: обе не русские, но очень хорошенькие. Ну, что же, Соня ведь тоже с ее смоляными волосами, смуглой кожей и большими темными глазами далеко не типичная славянка, хотя в документах и значится, что родители русские. Достоверно ли это? Никто не проверял. А ведь важный вопрос. У каждого народа свой характер, свои особенности, свои природные склонности, и все это следовало бы учитывать будущим усыновителям. Но говоря по большому счету, не знать истинную национальность ребенка – еще полбеды. Не знать наследственных болезней – вот беда. У обеих матерей моих девочек все как будто было в порядке. Однако… В трехлетнем возрасте моя крепенькая жизнерадостная Алинка заболела сахарным диабетом. Знать бы заранее, что эта болезнь была в наследстве, можно бы попытаться обойти беду стороной. Не было у меня такой информации.
Можно ли обвинить восемнадцатилетнюю мать в намеренном сокрытии наследственной болезни? А можно ли вообще доверяться только ее словам, если представить, как она дрожащей или ожесточенной рукой пишет «отказную»? Она хочет скорее избавиться от своей беды. Она боится, что больного ребенка не возьмут… Сложные чувства вызывают эти девочки-матери. Помните евангельское: «Кто без греха, пусть первый бросит в нее камень»? А мы ведь все, кому не лень, закидываем их камнями, хотя они – это всего лишь отражение социального неблагополучия общества.
Несовершенна система усыновления, и за это несовершенство расплачиваются дети.
Я думала об этом, когда стояла у стола в рентгеновском кабинете, уткнувшись губами в мокрое кричащее Сонино личико. Ей вводили в вену контрастное вещество, чтобы потом сделать рентген почек, а вена ускользала из-под иглы, и кололи снова, снова. Больные почки были обнаружены у Алины. «Болезнь может быть наследственной, - сказала врач, - необходимо обследовать и вторую сестру». Я подумала: «Может, и правда, надо ее обследовать, ведь ничего о ней мне неизвестно». Но если бы я знала, что это так мучительно, я бы не разрешила. А на каком основании? Сказать правду, что девочки неродные? Но довериться можно лишь тогда, когда закон надежно защищает тайну усыновления и строго карает нарушившего ее. Нет, довериться я не могла. Надо терпеть. Терпеть мне. Терпеть Соне. Терпеть исколотой до кровоподтеков Алинке. Мы и терпим.
Мои девочки меня очень любят и боятся потерять. Конечно, все дети любят своих родителей и боятся их потерять, но воспитатели в детском саду (девочки ходили в разные сады) отмечали, что и Соня и Алина необычно, гораздо более чем другие, переживают разлуку со мной, и все им кажется, что за ними могут не прийти.
Я для них лучшая, хотя бываю и злой, и раздражительной. Для Сони я единственная. Что же до Алинки, то однажды вскользь она спросила меня, была ли у нее другая мама. И сразу же сменила тему разговора, как будто бы даже не очень интересуясь ответом. Ей было тогда четыре года. Откуда этот вопрос? Может быть, мать все-таки приложила ее к груди, и память о ней легла в подсознание?
С мужем мы разошлись, он сказал, что хочет иметь собственных детей. Видно, человек никогда не знает наверняка, одолеет ли выбранную дорогу. Алиментов я с него не беру, а он, в свою очередь, обещал сохранить тайну удочерения. Плата за душевный покой, в конце концов, не так уж и велика. Да и живем мы материально не хуже всех. Средне живем. Беда в другом: лихорадочно не хватает времени. На работе никого не интересуют мои дети и их проблемы, хотя я из женщин единственная, у кого ребенок инсулинозависим, то есть живет на ежедневных уколах. Я быстро и хорошо делаю свою работу, но не могу уйти домой раньше, чтобы, к примеру, съездить в аптеку за инсулином, который нужен, как хлеб, и которого без боя не достанешь. А после работы бегом бегу колоть Алинку: время укола смещать нельзя. Когда же делать сотни разных дел, если все на одних руках?
Так и живем. Только не подумайте, что я жалуюсь. Нет, это другое. Было бы таким, как я полегче, так и детей в приютах не осталось бы. А в остальном… мы довольны. Нас трое. У нас семья,
Г. Захарова.
Журнал «Крестьянка», июнь 1990 г.
Эта статья была написана 22 года назад, но прочитав ее совсем недавно, мы понимаем, что затронутые автором проблемы в системе усыновления не решены и до сих пор. С какими трудностями сталкиваются усыновители и опекуны сегодня и как их преодолевают? Хотелось бы прочитать это в данной теме. Возможно, ваш опыт поможет и другим.
|
| |
| |
